Это сложно представить. Но где-то среди невообразимого космического пространства, сотен миллиардов самых разных галактик, на скучных задворках одной из них, среди многих мириад незнакомых звёзд, комет и астероидов, черных дыр, тёмной материи и просто пыли, кружился небольшой, ничем не примечательный желтый карлик, наше Солнце. И, конечно, рядом всегда была одна из его планет, крошечный зелено-голубой мирок, который мы называем Землей.
На нём жили, когда мирно, когда и нет, среди громадного зверского и рыбьего множества некие странные существа, называвшие себя «людьми». Пока что недолго еще жили, какие-то жалкие сотни тысяч лет, секунды, словом, по геологическому времени. И, шутка ли, смешно: еще буквально вчера лазали по деревьям без палок и были совсем другим видом, а теперь, ишь, эволюция у них — раздулись от важности, все с палками и по деревьям уже не лазают.
Придумали они себе, раз так, сложные наборы разных правил, чтобы на все случаи жизни. Бывало, шаман говорит: если топнуть так и прихлопнуть эдак — должен пойти дождь! И племя радуется: умный шаман-то, хорошо, как мы раньше без него были? И, действительно, бывает что помогает его совет. Ну а если и не пойдет дождь, то кто ж его знает, без притопывания и прихлопывания тогда вообще, наверное, засуха была бы. Или тоже, вдруг, как даст шаман затрещину вождю, так племя и ликует: мало ли чего от того можно было ожидать, а теперь-то уж точно неповадно будет.
Ну и, конечно, раз шаман как-то должен был просвещать своей мудростью остальное тёмное племя, а затычки и затрещины у него стали стремительно кончаться, пришлось выдумать и какой-никакой, а язык. И не просто так выдумать, а чтобы можно было делать эту, комъюникацию между ендивидами. Дабы можно было сказать что-то вроде: эй ты, иди собирай корешки, а моя шаман — буду в бубен бить. Чтобы передавать важную информацию, словом, для того и придумали.
И вот тут надо заметить, шаман тогда еще много чего говорил на этом своем новом языке. И про то что Земля круглая, а не плоская; и что слонов под ней нет и даже не было никогда; что слова это всего лишь набедренные повязки мыслей, но никак не наоборот. Говорил, что видит как люди будут летать на железных птицах и говорить через чёрные коробочки; что далеко, за морем, живут другие странные люди и они тоже — люди; что «человек» почему-то всегда звучит гордо. Много ещё о чем он говорил, да только забыл перед тем объяснить что такое этот самый его «язык» и как им пользоваться, вот и пропала вся мудрость его просто так. А снова о том говорить шаман уже не стал: ибо жизнь коротка и повторяться не стоит.
Но в племени всё равно тогда радовались неимоверно: правила же есть, значит и порядок теперь будет! Пляски устраивали, игрища, даже крокодила зачем-то поймали. И вот только шаману всё одно было неспокойно: мудрый он был, видел всякое западло издалека, пока еще даже само западло себя не видело и не осознало.
Собрал он все нужные листья, приготовил грибочков, да и отправился поговорить с духами. Покажите мне, говорит, будущее народа моего. Духи тогда были не то что сейчас, от людей еще не устали, ну вот и думают себе под нос: а почему бы и не помочь хорошему человеку? Заклубился вокруг шамана дым, запрыгали угольки и понесло его время, да так понесло, что едва ноги он успевал переставлять чтобы между веков не угодить. Тикало время, тикало, да и много, надо сказать, натикало с тех пор.
И увидел шаман, что потомки к памяти предков небрежно относились, и всё что можно было, ну всё напутали. Стали, наивные, топать и прихлопывать чтобы разлив реки вызвать — да где же такое видано, люди добрые? Дикари они, нечего и добавить, просто дикари. А некоторые, те, что особенно умные, либо совсем дурные, даже стали посмеиваться над различными суевериями: крокодила не ловить в пятницу, по пальме стучать трижды, топать и прихлопывать для дождя — вот же древние придумали, ну умора просто!
А самое главное, увидел шаман, что хоть и не узнать его язык теперь стало, так тот изменился, а люди-то того и не понимают вовсе. Говорят о какой-то грамотности, орфографии (это надо же было слова-то такие придумать!), нормах языка. Спорят, копья ломают, только что морды друг другу не бьют (а где-то даже и бьют!), да ведь все одно: никто не знает как оно на самом деле должно быть, кроме шамана нашего. И такая его грусть-тоска взяла за этих бестолковых людей, что хотел он было уже возопить им, закричать что было сил. И о том что земля круглая, и что слонов нет, и что слова суть только набедренные повязки для мыслей, но никак не наоборот… Вот только духи, испугавшись вмешательства, тут же воротили его назад. Вместе с грибочками и листьями.
И больше мы про того шамана ничего толком и не знаем, кроме, разве что того, что любил он смотреть на небо, представлять себе как небесный охотник день и ночь гонит дичь по небосводу. И никаких слонов на черепахах.
